X. Хартманн. "Эго-психология и проблема адаптации"

Мы только что говорили о биологической функции мышления и посчитали само собой разумеющимся, что необходимо иметь знания, ассимилировать их и целенаправленно воздействовать на реальность. Мы не страдаем недугом нашего времени, характеризуемым страхом, что избыток интеллекта и знания ухудшит и лишит естественности отношение человека к миру. Для нас это самообман: ни в один период истории не было пагубного избытка знания или интеллекта. Нам не по пути с теми, кто рассматривает ум как "врага души" (Клэйгс, 1929). Развитие цивилизации всегда сопровождалось хором голосом, выражающих опасение, что жизнь может пострадать от роста интеллекта, и в наше время они особенно агрессивны.

Я высказал эти замечания, чтобы предупредить неправильное понимание дискуссии о взаимоотношениях между рациональным действием, адаптацией и синтезом, которая теперь последует. Мы должны признать, что знание, рассматриваемое в биологическом контексте проблемы адаптации, не может быть самоцелью. Знание реальности должно быть подчинено адаптации к реальности, так же как мы подчинили адаптацию взаимоприспо-соблению. Знание реальности не может быть просто приравнено к адаптации к реальности; их взаимоотношения должны быть исследованы. Из приведенного выше рассуждения о взаимоотношениях между мышлением и окружающей средой не следует, что максимальная рациональность является также оптимальной адаптацией и взаимным приспособлением. Когда мы говорим, что мысль или система мыслей "сообразна реальности", мы можем иметь в виду две разные вещи: во-первых, что теоретическое содержание этих мыслей истинное (то есть соответствует реальности); во-вторых, что перевод этих мыслей в социальное действие ведет к адаптированному поведению. Ясно, что второе значение имеет большую и более непосредственную биологическую важность. Таким образом, мы не должны судить о том, является или нет действие сообразным реальности, отталкиваясь от единственного критерия, что оно основано на хорошем понимании реальности. Такой узкий взгляд на термин "сообразный реальности" подорвал бы центральную и особую роль действия и переоценил бы значимость понимания. Действие, основанное на хорошем понимании, может иметь социальные последствия, которые никоим образом не "содействуют выживанию". Существует бессчетное множество экономических и социальных примеров этого. Успехи науки — в особенности в областях, имеющих отношение к проблемам личности, — часто вначале приводят к дезориентации, для преодоления которой требуется время. Судьба истин, открываемых, так сказать, преждевременно, известна всем: с ними происходит то же, что и с преждевременно даваемыми сексуальными объяснениями (см. Фрейд, 1937). Но в то время как даже эти забытые объяснения могут оказывать позитивное воздействие на индивидуальную адаптацию, их исторический дубликат часто имел менее благоприятную для жизни индивида сторону. Здесь мы можем даже говорить о резком контрасте между адаптацией индивида и рода.

¹⁹ Подробнее об этом см. On Rational and Irrational Action". Psyhoanalysis and Social Sciences, 1:359—392. New York: International Universities Press, 1947.

Знание ограничено существованием и местом. Лафорг (1937) говорит об "относительности реальности", имея в виду не только фактически существующую зависимость индивидуального и коллективного мышления от развития эго, но также биологическую целенаправленность этой координации. В свою очередь, однако, если мы рассматриваем различные мыслительные формы и повсеместно разделяемые взгляды как последовательные шаги в процессе адаптации, тогда мы уже приписываем определенную "объективность" гой реальности, к которой индивиды и люди в целом адаптируются.

Термин "рациональный" имеет много значений, но мы будем обсуждать лишь те аспекты рационального действия, которые имеют прямое отношение к нашей проблеме. Рациональное действие имеет цели и средства. Здесь нас особенно интересуют те два типа действия, которые Макс Вебер (1921) выделял как "рационально целевые" и "рационально ценностные". Согласно Веберу, "действие человека рационально целевое, если он рассматривает цели, средства и побочные следствия, а также различные возможные цели относительно друг друга". Если человек действует сообразно этическим, эстетическим, религиозным убеждениям, не принимая во внимание возможные последствия, тогда его действие является чисто рационально ценностным: "Рационально ценностное действие (в наших терминах) всегда является действием в соответствии с "заповедями" или "требованиями", которым, по мнению действующего лица, он должен следовать". Это утверждение Вебера явно совпадает с известным различием между действием на службе эго и действием на службе суперэго. Но давайте добавим, что это не абсолютное противопоставление: эго может принимать и санкционировать требования суперэго.

Цели действия не являются рациональными в обычном смысле, если они не являются частичными целями в более широком комплексе средств и целей. То есть, только выбор подходящих средств для достижения данной цели может быть назван рациональным. Этот факт часто упускается из виду, например, когда перспектива сужается до интересов эго и таким образом то, что может быть названо рациональным эгоизмом, бесспорно принимается за основное человеческое отношение; или, в более общем виде, всегда, когда какая-либо цель "считается сама собой разумеющейся", то упускается из виду ее наличие. Мы, напротив, подчеркиваем сложность человеческих потребностей и требований и широкий спектр целей, которые могут быть приняты в качестве нормальных. Таким образом, в том, что мы будем называть рациональным поведением, цели — эти ориентиры действия — принимаются как данные, а вопрос заключается единственно в том, каковы подходящие средства их достижения. Когда мы говорим о "разумных целях", под "разумным" мы имеем в виду нечто вполне отличное от того, что мы здесь называем "рациональным". Если бы мы продолжили эту цепь мыслей, она привела бы нас к проблеме ценностей. Однако здесь нас интересует то, что хотя определенное таким образом рациональное действие несомненно может служить внутри этих границ в качестве измерительного эталона, оно, очевидно, очень мало говорит об общем душевном состоянии человека, так как дает возможность рассматривать действие лишь с точки зрения взаимоотношений целей и средств.

Нам также придется признать, что сфера строго рационального действия гораздо уже, чем предполагают некоторые из нас: мы направляем наши действия, предвидя последовательность событий, но в решающих областях жизни мы лишь очень редко можем прогнозировать с научной уверенностью. И действительно, наука часто не может даже сказать нам, каковы "наилучшие технические средства" для достижения данной цели. Между тем, действие — по крайней мере частично — остается вопросом иррационального решения; то есть, даже если мы полностью прогнозируем эффективное действие, поведение человека направляется не только его рациональными мотивами, но также привычками, передаваемыми из поколения в поколение принципами, самоочевидными суждениями, основанными на традициях, и тому подобным. Несмотря на огромную биологическую значимость, которую мы приписываем интеллекту, мы не можем отрицать, что этот другой путь часто столь же успешен. Книга Лафорга (1937) содержит схожие соображения, показывающие, что в адаптивных достижениях индивида роль высоко дифференцированных рациональных функций не является ни общей, ни абсолютной.

<<   [1] ... [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] ...  [27]  >>