X. Хартманн. "Эго-психология и проблема адаптации"

Нам известно, как влияют друг на друга искусство и магическое действие. Художественная форма сохраняет нечто от своего магического начала; но как раз здесь лучше не говорить о разделении формы и содержания: когда мы используем термин "магический" в строгом смысле этого слова, мы имеем в виду, что форма является также содержанием. Изменение функции происходит в ходе развития искусства: Крис (1934) показал, что то, что начиналось как магическое воздействие, стало художественной ценностью. Здесь эволюция следует двумя путями: один ведет к рациональному (и в конечном счете к научному) представлению, другой — к художественному представлению. Двумя самыми наглядными конечными продуктами этой эволюции являются концептуальный язык науки, который исключительно рационален, и язык поэзии. Искусство определенно не является просто архаическим остатком. Очевидно, вследствие самого своего происхождения некогда магические образы обеспечивают различные возможности для синтетических решений. Помимо и сверх вопроса об их пригодности для удовлетворения потребности, эти магические образы сохраняют свою силу в качестве ориентиров даже на более высоком уровне развития. Здесь опять мы имеем множественное наслоение, подобное тому, какое я продемонстрировал в мышлении. Процесс художественного творчества является прототипом синтетического решения, и (помимо своей вторичной связи с социальной реальностью, описанной Фрейдом, 1917) это наиболее важное различие между ним и "фантазированием". Такая тенденция к "порядку" неотъемлемо присутствует в каждом произведении искусства, даже когда его содержание или намерение представляет "беспорядок". Это является, следовательно, еще одним примером "регрессивной адаптации": умственное достижение (чьи корни архаические) приобретает новую значимость как для синтеза, так и для отношения к внешнему миру вследствие того, что идет именно окольным путем — через архаическое. Мы не принимали здесь во внимание отношение искусства к инстинктивным влечениям, а рассмотрели лишь его роль в пределах (нерациональных) эго-функций. Естественно, красота также доставляет удовольствие и зависит от инстинктивных влечений; кроме того, творение искусства дает как первичное, так и (через его синтетическое достижение) вторичное удовольствие. Работа Фрейда об остроумии может открыть путь к пониманию экономии этих воздействий; однако искусство обладает вдобавок тем нормативным, упорядочивающим элементом, о котором я только что говорил, и даже тогда эта характеристика психологического смысла искусства и произведений искусства очень неполна. Исследования Криса нескольких последних лет содержат возможные отправные точки для заполнения разрыва между психоаналитической эго-психологией и эстетикой. Здесь следует упомянуть еще один фактор, который также является прототипом (или представителем) эго-функции, которая имеет огромную биологическую ценность: это возрастающая подвижность эго в художественной деятельности и художественном наслаждении, которая может быть связана с подвижностью эго в игре и в комическом^*. Начнем с того, что эта "подвижность" является свободой от регуляции со стороны внешнего мира; однако, так как это открывает доступ и к внутреннему миру, оно может также иметь аутопластические воздействия. Здесь имеют место различные связи между синтетической функцией эго (и возможно, далее более примитивным "приспособлением") и проблемой гештальта (пространственный, временной, мыслительный гештальт, гештальт действия и т.д.).

^* Комическое — категория эстетики, означающая смешное. В ходе развития культуры обособляются виды комического — ирония, юмор, сатира. — Прим. русск. перев.

Хотя все эти комментарии являются предварительными и, конечно, очень неполными, я не могу закончить этот раздел без упоминания психологической значимости религий. Религии являются (среди прочих вещей) воплощениями ценностной шкалы. Мы знакомы с фрейдовской генетической деривацией из одного источника элементов, которые интегрируются в религиозные системы, а именно, попытки утешения, объяснения неизвестного и создания системы этических императивов. Продолжающееся воздействие на человеческий ум и синтетическое достижение религий основывается на их интегративных представлениях и на том, что они являются насыщенными традицией, социально объединяющими целостными системами, которые питаются вкладами изо всех трех психических инстанций и представляют паттерн, доступный многим людям для удовлетворения требований изо всех этих трех инстанций (см. также Льюба, 1937). Религии являются наиболее очевидной попыткой совладать как с этими психическими инстанциями, так и с социальной адаптацией (через образование коммун) посредством синтеза.

7. Импликации для концепций здоровья и воспитания

Вопросы адаптации, синтеза, рангового порядка и рационального действия приводят нас к вопросу о возможных критериях концепции психического здоровья²¹. Решение является простым всякий раз, когда свобода от симптомов и здоровье могут быть приравнены друг к другу. Если мы добавим фактор устойчивой свободы от симптомов и сопротивление неблагоприятным воздействиям, мы все еще будем находиться внутри сферы, с которой легко иметь дело эмпирически, но не прогностически. А за пределами той сферы, где могут быть применены эти критерии, очень трудно дать научное определение душевного здоровья или определить состояние, к которому мы хотим привести своих пациентов посредством психоанализа. Все контексты, в которых мы рассматривали здесь концепцию здоровья, содержат намеки, но ни один из них — и даже все они вместе взятые — не дают достаточно широкого, гибкого и недвусмысленного определения здоровья. Кроме того, здоровье является частично очень индивидуальным вопросом. Наконец, на обычно использовавшиеся критерии здоровья явно оказывают влияние мировоззрение (Weltanschauung), "здоровое нравственное поведение", социальные и политические цели. В анализе наших пациентов мы познакомились с психологическим фоном для различных концепций здоровья. Поэтому я считаю, что на данное время нам придется отказаться от формулировки точной и общей теоретической концепций здоровья, в противном случае мы невольно основываем оценку нашего опыта и формирование данной концепции на собственных субъективных целях. Еще одно соображение должно нас предостеречь от непродуманных высказываний о свойствах "идеального" здоровья (концепции, созданной главным образом как антитезы неврозу): повторяющееся наблюдение, что те самые механизмы, которые приводят к явной патологи, могут при других условиях служить адаптивным реакциям, и что результат часто зависит от количественного, а не от структурного фактора. Концепция здоровья, которая понимается единственно как отрицание невроза и не принимает во внимание состояние свободной от конфликтов сферы эго, является слишком узкой, хотя бы лишь потому, что без принятия в расчет этой сферы концепции силы эго, рангового порядка и равновесия не могут быть очерчены удовлетворительным образом. Другая причина, почему некоторые теоретические концепции здоровья слишком узки, заключается в том, что они обычно недооценивают как огромное разнообразие типов личности, которые должны практически считаться здоровыми, так и многие типы личности, которые социально необходимы. Поэтому в настоящее время мы должны ограничить нашу теорию исследованием конкретных связей психических функций с адаптивными и синтетическими процессами и достижениями. Но все это не изменяет нашу практику, не изменяет целей психоаналитической терапии (которые с выгодной позиции будущей теоретической концепции здоровья являются пробными целями): помогать человеку достичь лучше функционирующего синтеза и отношения к окружающей среде. Я ограничусь этими немногими замечаниями, так как более подробно говорил об этом в марте прошлого года.

²¹ Для более детальной трактовки см. "Psychoanalysis and the Concept of Health". Int. J. Psa., 20:308—321, 1939.

<<   [1] ... [16] [17] [18] [19] [20] [21] [22] [23] [24] [25] [26] [27]  >>