Рассказ о родах в 6-м роддоме (длинный), г. Киев

Приёмное отделение. Два ряда по четыре стула, сбитых вместе досками. Беременные не помещаются вчетвером на четырёх стульях. Огромная очередь.
Кули, мужья, мамы.
Принимает нервная женщина в зелёной шапочке. Пожилая Зелёная Шапочка.

Через два с половиной часа доходит очередь до меня. Куча вопросов: «Когда вы начали жить половой жизнью», «Сколько вам лет» и др. совершенно недопустимые любопытства.
Не успеваю я ответить и на половину из них, вбегает скорая:
- Третьи роды. Подобрали на улице. Никаких анализов. В обсервацию. Отходят воды. Приводят женщину с мокрыми штанами и отстранённым взглядом. Стонет она совсем негромко, но так обречённо, что меня буквально выносит из приёмной в коридор. В первый раз в жизни вижу роженицу не на экране.

- Щас рожу. А-а-а! Рожаю! Футболку мне не испачкай, блин. (Это она акушерке).
Зелёная Шапочка бежит за каталкой, сотрясает двери обсервации. Там никого нет.
Наконец, открывает санитарка. Через три минуты всё заканчивается. Приёмщица снимает перчатки – и снова принимается за меня, попутно делясь впечатлениями с персоналом.

- Футболку ей не испачкай! Ты её стирала когда-нибудь?
- А кто, мальчик или девочка? – любопытствует молодая сестричка.
- От я ещё буду смотреть. Лежит синий весь, квакает.

Я смотрю на Зелёную Шапочку с благоговением и прощаю заранее все её грубости.
Меня заставляют снять трусы и лифчик и отправляют в отделение патологии. Мой божественный доктор считает, что я перехаживаю. На самом деле сегодня ночью у меня начались схватки (лёгкие тянущие боли внизу живота), только я не поняла, что это такое и заснула до утра.

Мужа в патологию не пускают. Я, привыкшая всё время находиться под его опекой, сразу же принимаюсь тосковать и мучаться от одиночества. Роддом переполнен и меня селят в холл.
Доктор ведёт меня в кабинет, смотрит на кресле, я корячусь, не даюсь.

- Света, как ты рожать будешь? Ох уж эти девчонки, такие трусихи все!
От осмотра отходит пробка. Это ничего не значит. В Интернете написано, что потом можно ещё три дня ходить, а то и две недели. Внизу живота что-то неприятно и постоянно тянет. Отправляют на УЗИ.

- У вас выраженное маловодие и крупный ребёнок. Четыре кг. Нужно вызывать роды.
Побелевшая, иду к доктору. Я слышала, что стимуляция - это очень больно.
- Вот, маловодие обнаружили.
Вглядываюсь в его лицо, пытаюсь прочитать хоть что-нибудь о дальнейшей своей судьбе. Бесполезно. Великолепное владение мимикой.
- Идите в палату, освободилось место. Поспите, если сможете, я зайду через час – два.
Живот тянет?
- Тянет. - Хорошо.

Заселяюсь в палату. Пытаюсь уснуть, но соседки перекрикиваются с родными через окошко, стоя с ногами на моей кроватке с прогнутой сеткой. К тому же живот болит уже достаточно сильно. От нечего делать начинаю знакомиться, болтать всякие глупости, время от времени сосредотачиваясь на боли (что же это всё-таки такое? Это нормально?).

- Может, ты уже рожаешь? – спрашивают соседки.
- Да ну, роды – это ведь ужас, как больно, а это – тьфу, ерунда.

Приходит доктор.
- Может, ты уже рожаешь? – очень хитро так интересуется, очень осторожно.
- Эх, если бы!
- Ну, я зайду через полчасика.
- Ну, зайдите на всякий случай.
- Зайду. На всякий случай.
Общий хохот.

- Я хочу, чтобы у моего сына глаза были, как у доктора N! - выдаёт моя соседка после его ухода.
- Ах, какой он красавец, повезло же тебе с ним рожать! - подхватывает вторая.
Как будто рожать тоже самое, что зачинать...

Сидеть уже не могу. Хожу по коридору, боли – каждые две минуты. Звоню мужу:
- Привези что-нибудь поесть. Очень есть хочется.

Через полчаса – новый осмотр.
- Ну что, муж далеко? Будем рожать.
Мне становится весело-весело, и тревожно, как перед дальней дорогой.

Муж уже под дверями роддома с едой и без вещей для ребёнка, без ниток (на всякий случай). Мы-то думали, что ещё дня два-три меня будут обследовать.
Еду у мужа отбирают на проходной. Мы встречаемся в той же приёмной. Муж в зелёном халате и в зелёном берете, такой красивый! Та же Зелёная Шапочка выдаёт мне голубую прозрачную рубаху, отправляет в клизмовочную. Я шучу и веселюсь, я очень стараюсь быть хорошей, беспроблемной роженицей, сильной женщиной и тд, и тп. На схватках, однако, приходится вспоминать, как нужно дышать.

Родовая палата представляет из себя комнату метров 10, две кровати, сдутый, нефункциональный мяч и туалет.
На часах – 17.50. Ещё полчаса терпимой боли, я ещё помню, что хочу есть, но за едой не пускают, потом ещё вспоминаю, что не купили нитки.
- Ты что, уже раздумала рожать с мужем? – хитро спрашивает врач – Всё время его куда-то отослать хочешь.

Всё, теперь не выпустят, пока не рожу – понимаю и успокаиваюсь.
Считаем периодичность схваток. От боли сначала помогает опереться на руки и вращать тазом, потом – пропевание на «а-а-а», потом стучание кулаком в стену. Потом боль становится такой, что я отключаю внешний мир, полностью ухожу в себя. Организм подсказывает, что только так можно всё это пережить. Примерно минут 40 хожу кругами и дышу. Представляю заплыв 100 раз по 50 метров на максимальной скорости, в режиме 2 минуты, где главное – отдохнуть между. Муж потом говорил, что не видно было – где схватка, где – отдых, так я в этот момент славно держалась.

Ещё раз зашёл доктор с акушеркой.
- Вы какие курсы заканчивали?
Включаюсь.
- А никакие. Как собаки.
Доктор смеётся.
- Это вас и спасает.

После его ухода теряю самообладание. Боль выходит далеко за пределы моего тела и разума. Начинаю, извините, писаться от боли, а вскоре и кричать. Иногда срываюсь в жаление себя, а это - самое опасное для роженицы. Сознание должно находится при мне неусыпно, чтобы напоминать: ребёнку ещё труднее.

Прошу эпидуралку.
- Это что в спину колют? Зачем тебе это надо? – спрашивает акушерка.
- Уже поздно, скоро рожать.
Колют спазмолгетик типа но-шпы, ни фига не помогает. Прокалывают пузырь. Это совсем не больно. Вытекает чайная ложка тёплых вод.

Последние полчаса помню очень плохо. Помню, что когда врач пришёл и поставил окситоцин, залез в меня рукой и велел тужиться, упираясь одной ногой в его живот, я взмолилась:
- Господи, хоть бы никого не побить! - чем весьма насмешила врача.
- Можешь бить, я выдержу.
Мелькнула мысль: а почему, собственно, меня не привязывают? Как он может спокойно ставить мою ногу себе на живот?
Доктор задаёт какие-то глупые вопросы:
- Света! Сколько длятся роды?
Проверяет наличие сознания или издевается?
- Ничего не знаю. Доктор, сколько мне ещё мучаться, скажите, мне нужно распределиться, пожалуйста!
- Не беспокойся, сделаешь маме подарок, до полуночи успеешь.
Значит ещё почти четыре часа!!! Меньше всего я думаю о том, что у мамы сегодня День рождения.

В этот период очень понадобилась помощь Влада. Ноги на схватке отказывали, лежать было просто убийственно больно, оставалось одно: виснуть всем своим тяжёлым телом на мужа: он держит подмышки, я опускаюсь на корточки, потом поднимает – и всё заново. Интуиция работает безупречно: я точно знаю теперь безо всяких книжек, какая мне нужна поза.

- Всё, идём в родзал.
По дороге мне велят умыться холодной водой.
- Хорошенько умойся, хорошенько. Ребёнок проходит сквозь узкое место. Дыши, скоро будет легче.

Род. кресло – как трон, высокое, с приставными ступеньками. Хуже всего, что нужно ложиться. Лёжа вытерпеть схватку невозможно. Ложусь и теряю последнюю тоненькую ниточку связи с миром. Паника. Ору во весь голос. А голос у меня очень громкий. Откуда-то доносятся голоса, осмысливается только голос мужа, который, видимо, просто повторяет слова врачей:
- Дыши, ты ребёнка кислорода лишаешь.
Резко включаюсь.
Начинаются потуги, а я от паники не могу осознать, что самая страшная боль позади, а теперь надо работать, работать.
- Какай, девочка, какай!
- Не тужься в лицо, Света, в лицо не тужься, вниз.
«Где там верх, а где низ? Ничего не знаю!»
Влад держит мою голову, чтобы глаза не полопались.
- Ты совсем не работаешь! Не ори, а работай, давай, три раза по три. Набрала воздух – и тужься.
- Какай, какай, какай! – это акушерка.
Слушают сердце ребёнка.
- Всё, это не шутки. Режь.
Совсем не почувствовала, когда и как меня разрезали. Доктор лёг на живот.
Ребёнок шёл ручкой вперёд, на шее обнаружилась не тугая петля пуповинки. Из меня что-то очень быстро выскользнуло и почти сразу завякало.
Огромное облегчение, огромнейшее.

- Живот пустой! – воскликнула я – Господи, неужели всё закончилось?
- Всё только начинается! Эх, лицо надула. Кто же так тужится!? Эти спортсменки бывшие, чему их там учат?! Особенно балерины. Жопа с мой кулак.
"При чём тут балерины?"
Слушаю всё это почему-то с восхищением. Смотрю на доктора и акушерку, как на ангелов, слушаю их ангельский юмор. Мужа не вижу, чувствую – гладит меня по голове, что-то говорит, вроде: «Молодец. Ты - молодец». Про ребёнка даже сначала не вспомнила, потом минут через пять только повернула голову и увидела: лежит что-то под лампой, что-то, что было во мне. Волосы рыжие от крови. Вякает, чмокает, ищет еду. Как можно думать о еде после такого? На часах 20.55.

- Почему он такой синенький?
- Потому что ты, мать, неправильно тужилась.
Заставляют ещё потужиться, выходит послед. Это уже совсем легко.
Потом меня долго, долго шьют, на самом деле не долго, но мне кажется, что долго. Я радостно вскрикиваю, это неприятно, но не больно. Теперь я боюсь любой, даже мизерной боли, ведь она может вырасти и стать такой страшной! Меня колотит, и это смешно, когда такая большая тётка трясётся, как мышь. Весело болтаю с доктором, акушеркой и ассистенткой (очень красивой девушкой, вообще, все такие вокруг красивые!), попутно приглашаю всех в театр на свои спектакли, наблюдаю, как дитёнок розовеет.

Детского доктора всё нет и нет, только что родилась «очень сложная девочка», которой понадобилась реанимация, и детский доктор там. Папа берёт сына на руки раньше меня. Наконец шитьё заканчивается, мне дают нашу козявку на пузо, потом кладут на бочок, он впивается в сиську, кушает свои первые капельки.
Потом ещё часа два лежим в родзале втроём, врачи разошлись по делам. Колотит, затекает спина и попа, лёд жжёт, а ещё ужасно сводит судорогой ноги. Новоиспечённый папа держится молодцом, в обморок не падает, (подозреваю, что доктора каждый раз тайно предвкушают этот момент, мало кто из них любит присутствие мужа на родах). Приходит детский врач. Ставит нам 7-8 по шкале Апгар. У ребёнка родимое пятнышко на ноге, почти такое, как у меня, но похож он на мужа.
Забирают ребёнка в детскую палату. Муж пытается протестовать, а я ничего не могу сказать. Нужно было настоять, конечно, но сил не было. Мужа в послеродовую не пускают, это совсем уж глупо: как раз там он больше всего и нужен, пока роженица не может вставать. Поднести ребёнка, повести мамку в туалет, подать водички, проверить, нет ли сильного кровотечения, позвать медсестру в случае чего. Если ребёнка не докармливают, он кушает молозиво и наедается, стимулирует быстрый приход молока, мало того, получает иммунитет от мамы. В детской ребёнка докормили, принесли его мне только через сутки в каких-то измятых жёлтых пелёнках и в аллергических пятнышках. В волосах по-прежнему была кровь, видимо, никто ими там не занимается.

Двое суток после родов я не спала вообще, и это было невыносимо, похоже на кошмар. Первую ночь из-за эмоций, боли и очень плохой кровати (прогнутая сетка, маленькая, узкая). Вторую ночь – из-за ребёнка. Ребёнок орал, просил есть, пришлось ещё раз его докармливать.
Я мучалась, что не смогла настоять на совместном пребывании сразу же после родов, хоть до сих пор не знаю, как бы встала к нему, если бы он заплакал.

Швы болели, затекла спина, кровать, на которой я размещалась с трудом по диагонали (в советском роддоме женщина не может иметь рост 182 см), лишала всякой возможности уснуть. К тому же каждое утро начиналось с невыносимой жары, длящейся до полудня (плотные шторы там не предусмотрены). В общем, четыре дня в послеродовой были для меня бОльшим испытанием на мужество, чем сами роды.

Слава Богу, персонал в основном был хороший, человечный. Помогли расцедиться, помогли справиться со шквалом проблем. Больничный режим немного нервировал, т.к. процедуры в ровно назначенное время – хоть ты спишь, хоть кормишь – выбивали из строя, но я благодарна каждой сестричке в роддоме за их заботу. Вообще, наши медики – святые люди, я в этом убедилась.

В книге «Роды без страха» сказано, что животные рожают без боли. Возможно, это так. Но они ходят на четырёх лапах, у них не бывает отёков и прочих радостей беременности прямоходящих. Возможно, у некоторых народов женщины рожают легче, чем мы, и для них этот процесс естественнее и проще. В нашей среде к этому нужно очень долго идти, возможно, всю жизнь: учиться владеть телом, сознанием, дыханием, эмоциями. Возможно, индуска, умеющая останавливать по желанию собственное сердце, легче справляется с родами. Или таджичка, рожающая 18-го ребёнка…

Надеяться на безболезненные роды, ничего для этого не сделав, а лишь прочитав подобную литературу – значит обманывать себя. Роды, безусловно, очень тяжёлый труд, приносящий женщине (и мужчине тоже) огромный жизненный опыт, гораздо больший, чем может дать любая учёба, путешествия, общение и т.п. Во всяком случае, моя жизнь теперь разделилась на «до» и «после» родов.

peresvet